Величайший триумф человеческого гения
заключается в том, что человек
смог понять вещи, которые он
не в состоянии вообразить.

Лев Ландау

А кисет?
С кисетом было трудненько, мил человек.

Владимир Сорокин

      Радостное летнее солнце вовсю сияло и переливалось радужными разводами в тёплом, закалённом, слегка поцарапанном стекле автобуса. Я сидел почти напротив его передних дверей и, как обычно, просто прижимался щекой к стеклу и ни о чём конкретном не думал. Я опять был свободен, я опять охотился на девушек. Девушки, как мне казалось, почти никогда этого не замечали — ведь я их, можно сказать, только фотографировал, не более. Вся процедура раскладывалась на два этапа: сперва я, заходя в автобус, фиксировал местоположения самых красивых особей и помнил о них всю дорогу, а потом, когда какая-нибудь одна направлялась к дверям, или же я сам собирался выходить, я поворачивал голову в её сторону и за секунду фотографировал. После чего сразу отворачивался, но радующее меня изображение оставалось в памяти неизменным и дожидалось своего часа. Час же в свою очередь не заставлял себя долго ждать и наступал. Но уже потом, потом, когда я приходил домой, все мои фотографии всплывали перед глазами удивительно живо и в самый момент сладострастия проносились мимо и окружали меня. А по прошествии этих до боли приятных секунд, все они почти моментально тускнели и забывались. Нужно было идти за новыми.
      Автобус притормозил на очередной остановке, и двери медленно и несинхронно раскрылись, давая понять, что давным-давно уже нуждаются в ремонте. В салон хлынули люди, подгоняемые надеждой захватить места. И тут я увидел её — звезду сегодняшнего дня. Мой взгляд сразу автоматически на пределе внимательности запечатлел её лицо — теперь мне его до вечера не забыть. Особая элегантность, невидимым светом исходящая от этой девушки, позволяла легко отделить её от толпы. Ни неизвестные глаза, скрытые за тёмными очками, ни разноцветные пряди волос, точно подходящие к завораживающему лицу, казалось, не могли так просто отпустить случайный взгляд, упавший на эту дивную картину, но мой взгляд упорно пополз вниз. Девушка повернула голову, и солнечный луч скользнул по серебристой цепочке на её шее, идеальные контуры которой казались выведенными по лекалу; и уже это заставило меня судорожно вздохнуть. Но через долю секунды мой взгляд сдвинулся ещё чуть ниже, и тут моё сердце прошил электрический разряд, а в груди возникло ощущение металлического стержня — от горла до желудка. Я прикрыл глаза; и перед моим сознанием ещё несколько долгих мгновений светилась полупрозрачная блузка этой сияющей волшебницы и заставившая меня впасть в оцепенение её грудь, красиво отбрасывающая тень на безукоризненно белую синтетику...
      Это настоящий шанс! Который я, разумеется, не имею права упускать... Девушка села как раз напротив меня на двухместное сиденье у дверей, а рядом с ней уже пристроилась какая-то старушенция. Не раздумывая больше ни секунды, я вскочил с места и, нащупав в кармане розей, вытащил его и кинул на своё сиденье, чтобы никто не занял.
      — Извините, бабушка, пересядьте, пожалуйста, вон туда. Вам будет удобнее.
      — Что? Куда? Зачем? — непонимающе засуетилась старушка.
      — Вон туда, вон туда, — я нетерпеливо и решительно «помог» ей встать и стал подталкивать к месту назначения, косясь при этом на розей: у меня уже как-то спёрли один.
      — Что такое?!.
      — Пожалуйста, прошу вас, вот сюда! — я поспешно усадил её на своё место, успев выхватить розей. Сунув его обратно в карман, я метнулся назад к своей цели, но теперь рядом с моей драгоценной мечтой нагло уселся какой-то мальчишка.
      — Та-ак!.. Товарищ, а ну, уступите-ка место пожилому человеку с детьми и инвалидами! Мне, то есть, — я, кажется, сказал ещё что-то остроумное и посмотрел на девушку — та слегка повернула голову в мою сторону и слегка улыбнулась. Я был полон энергии, чтобы продолжить шутить над пацанёнком, если это могло её хоть немного повеселить.
      — Давай, давай, — я окончательно спихнул мальчишку с сиденья и сам водрузился туда.
      Мальчишка, однако, сдаваться так просто не хотел. Несколько секунд он разглядывал меня, после чего изрёк:
      — У-у-у, жид! Евреище поганое-е-е! — после этих слов я замахнулся на него, но он отошёл на безопасное расстояние и стал дразниться издали.
      Я махнул рукой и осторожно поглядел в другую сторону, успев краем глаза заметить, как девушка покачала головой и отвернулась к окну. Мне опять сделалось немного не по себе от того, что я сижу так близко к ней, но я пересилил это сковывающее чувство и, посмотрев прямо на неё, произнёс:
      — А мне нравится, как вы улыбаетесь!
      Я, наверное, немного покраснел, когда такая красавица повернулась ко мне и посмотрела в упор, но продолжил:
      — Ну, то есть, я хочу спросить, как вас зовут, и всё такое.
      Девушка улыбнулась ещё более очаровательно, чем в прошлый раз:
      — Ясно, ясно, — наконец-то я услышал её голос!
      — Ну так как? — нетерпеливо переспросил я.
      — Ксеня, — пропела моя прекрасная собеседница сладким, как тёплая сгущёнка, голосом и игриво сверкнула зеленоватыми глазками поверх тёмных очков.
      Я понял, что можно на «ты».
      — Ой!.. Ну ты просто можешь вот так вот взять и убить человека своим взглядом, ты в курсе? Тиу-тиу — и всё!.. Кхм. Но, тем не менее, я тоже хочу представиться: меня зовут Яша. Да-да, именно так меня и зовут, понятно?
      — Понятно... что не Иванов! — ласково произнесла Ксеня и рассмеялась. — Ты зачем мальчика прогнал? Тоже мне богатырь нашёлся!
      — Так ты знаешь, что нас, богатыреев... То есть, богатырей, всего два процента в России осталось. Так что нужно беречь, любить и прощать. А вот обижать, наоборот — нельзя.
      — А он тебя разве обижал?
      — Ну, как тебе сказать... — начал было я вдумчиво, но в этот момент из толпы показалась уже знакомая мне ухмыляющаяся физиономия, а также вертящаяся перед ней рука с приложенным к носу большим пальцем. Физиономия провозгласила:
      — Жидовская морда! Жидовская морда! Пархатый и матёрый! Матёрый и пархатый! — и снова скрылась в толпе, опасаясь неминуемого удара по шее.
      — Ну, как тебе сказать, Ксеня, — продолжил я. — Как говорил, опять же, не Иванов — всё относительно.
      — Да ладно тебе, не обижайся — я же пошутила! — она придвинулась ко мне и ласково потрепала мои волосы. В ответ я обнял её за плечи и опять на мгновение отдался ощущениям. Только несколько укоризненных взглядов окружающих нас пассажиров заставили меня смутиться.
      — Ничего, — сказал я. — Сейчас я продемонстрирую ему всю тяжесть рыночной экономики. Проще говоря, загружу базаром. Смотри, — я приготовился.
      Из толпы снова возник юный обладатель не по годам колкого языка и бросил краткое:
      — Жид!
      — Ты жид! — перехватил я.
      — Это ты жид!
      — Нет, это ты жид!
      — Кто, я жид?!
      — Да, ты жид!
      — Сам ты жид!
      — Чё ты самкаешь, самка, что ли?!! — заключил я. Пацан загрузился и, вероятно, вследствие этого заглох.
      — Вот видишь, я победил! — обратился я к спутнице. — Ксеня-а-а! Ксюшенька-а-а, а что ты делаешь сегодня... вообще?
      — А ты знаешь, куда я еду? — вздохнула она. — Я вчера перепрыгнула люк в неположенном месте. Теперь даже не представляю, что будет дальше? Как жить?.. Постараюсь, конечно, успеть обратно, но ведь, может быть, уже поздно...
      — Да-а, трудно тебе, бедная моя, — я прекрасно понимал, что помочь ей теперь невозможно, и грустно смотрел перед собой. Но вдруг меня осенило: — Слушай, а я ведь уже был там! Да, точно, я там был и перепрыгнул люк в обратном направлении. Так что не о чем тебе больше волноваться!
      Сложно передать на словах ту радость, с которой Ксеня прижалась ко мне, с каким жаром она целовала и всё шептала, шептала на ухо:
      — Ура-а-а!!! Теперь я свободна! Давай пойдём куда-нибудь! Выйдем из автобуса?
      — Где?
      — Где хочешь, милый, дорогой, спаситель мой, спаситель! Давай сейчас?
      Автобус как раз подъехал к очередной остановке, и мы с Ксюшей недолго думая вышли на простор красивой аллеи. Неспешно прогуливаясь, мы добрели до самого центра парка, где резвились дети, злобно смеясь в лицо прохожим с аттракционов.
      — А куда мы идём? — наконец спросила Ксеня.
      — Не знаю. А хочешь, уедем куда-нибудь? — робко предложил я, покусывая губы. Это был очень важный для меня момент, и я немного нервничал.
      — Конечно хочу! — ответила моя очаровательная подруга и слегка коснулась губами моей щеки.
      Мы сели в мой личный автомобиль, стоящий на обочине пыльной и вонючей магистрали и поблёскивающий на солнце элегантной чёрной эмалью, и плавно отъехали от того места, где были несколько секунд назад. Я отвинтил окно и высунул локоть наружу, воображая, что курю, но курить не получалось: все силы воображения уходили на то, чтобы видеть дорогу.
      — А можно тебя спросить... Правда, как-то неловко, но всё же, — услышал я около себя голос Ксени. Она явно смущалась: — Вот когда мы ехали в автобусе... Ты... Мне показалось, что у тебя есть что-то. ЧТО-ТО НЕОБЫЧНОЕ.
      Я снова ощутил острую нехватку ресурсов воображения и поэтому решил ответить без намёков.
      — Розей хочешь? — спросил я, доставая его из кармана и не забывая ещё держать другой рукой руль. Розей мне нравился тем, что не имел визуального представления.
      — ЧТО ЭТО??? — удивилась Ксеня — видимо, она ещё не успела войти в КУРС ДЕЛА.
      — Розей. Гудорский розей, — робко похвастался я. — А что тут такого?
      — Да ну, липако лучше, по-моему.
      — Ну что ж, для женщин, может быть, липако и лучше, — легко согласился я, выкинул розей в окошко и похлопал себя по карману, чтобы убедиться, что он ещё там.
      — А зачем он тебе? — равнодушно поинтересовалась Ксеня и, вроде бы, поправила прическу. Сердце слегка ёкнуло: я опять почувствовал спад воображения.
      — Да так, — уже немного нервно ответил я. — Вообще-то я мог бы взять и шубень.
      — Шубень? Врунишка! Может быть, ты мог бы взять и саму гудору?
      — Какую гудору, Ксеня?.. — мой голос дрогнул. — Ты посмотри на себя — что мы наделали!
      — А что, что такое?
      — Да, Ксюшенька, ты красивая, очень красивая. Твоя шея, грудь...
      — Ну спасибо...
      — Да подожди ты!.. Но дальше, ниже груди у тебя ведь ничего нет, посмотри!
      — Как?!
      — А так! Я сегодня ничего не ел, мозги работают плохо. Нечего и говорить о воздействии на чужие мозги. Так что ещё чуть-чуть, и весь наш мир пойдёт пузырями!
      — Яшенька, ну съешь что-нибудь, может, мозги лучше заработают!
      — Да тут всё несъедобное...
      — А розей?
      — С розеем тру... Тьфу, чёрт! Я говорю, розей на хлеб не намажешь... Однако ты меня развеселила! — я вновь почувствовал прилив энергии.
      — Ну почему, в принципе, можно розей на хлеб намазать, — задумчиво произнесла Ксеня и лукаво покосилась на меня.
      Я вздохнул.
      — В принципе, Ксеня, можно всё. Но намазанный на хлеб розей — это как-то выше моего понимания. Ведь должны же быть какие-то ограничения в воображении у ЗДРАВОМЫСЛЯЩЕГО ЧЕЛОВЕКА... — сказал я голосом Ельцина и почесал внезапно выросшую бороду. Потом высунул руку в окно, достал оттуда розей, бросил в карман и снова высунул руку в окно, чтобы убедиться, что он ещё там, и чтобы встречный ветер обдувал меня плотным потоком.

      Ехали мы долго. Я смотрел на дорогу через лобовое стекло и радовался тому, что тот, кто будет глазеть на нас снаружи, не увидит всей фигуры моей прекрасной спутницы, потому что капот и двери автомобиля отсекали видимую информацию на уровне груди.
      На горизонте показался «ЗЕЛЁНЫЙ ЛЕС». Ещё очень далеко — пока был виден только заголовок. Но вскоре мы подъехали к нему вплотную; точнее сказать, ОН ВСТАЛ ПЕРЕД НАМИ ВЕЛИЧЕСТВЕННОЙ СТЕНОЙ и ЗАПОЛНИЛ ВСЁ ОКРУЖАЮЩЕЕ ПРОСТРАНСТВО. Выйдя из машины, мы сразу же позабыли о ней, потому что думали только друг о друге.
      Наверное, мы несколько часов, обнявшись, гуляли по лесу, обходя старые мощные сосны, мягко ступая по многолетней хвое, и наконец, почувствовав лёгкую усталость, легли на рыжеватый, выцветший, немного колючий ковёр. Как будто бы он специально для нас был здесь расстелен! Как будто всё существует только для нас!
      Ксеня словно прочитала мои мысли:
      — А ведь мы с тобой одни в этом лесу! — сказала она настолько ласково и близко, что её голос тончайшей струной затрепетал в моей душе.
      — Да... Это древний бор. Помню, как в детстве мы ездили сюда за грибами. Но нам он навсегда запомнится как «ЗЕЛЁНЫЙ ЛЕС», правда?
      Ксеня медленно приблизилась и взяла меня за руки.
      — Иди ко мне, — прошептала она, ложась навзничь, и потянула меня к себе. — Я хочу, чтобы мы стали ещё ближе.
      — Ксеня, ну... зачем... — я пытался что-то сказать.
      Вокруг царила спокойная, природная тишина, лёгкий ветерок едва шевелил редкие кустики акации.
      — Яшенька... Здесь... и сейчас... — настойчиво, чуть со стоном выдохнула Ксеня. Её тёплое дыхание было сейчас гораздо убедительнее любых слов.
      И мы слились в головокружительном поцелуе.
      — Ёлки-палки, какого чёрта, сколько лет — сколько зим, тысяча чертей мне в это... Кого я вижу, блин! — услышал я вдруг за спиной знакомый голос.
      Я повернулся и открыл глаза. Передо мной стоял Антон. Я вяло протянул ему руку.
      — Здоров, Натаныч! — своим наглым бодрым голосом заорал Антон, пожимая мне руку.
      — Антон, ну я же просил! Сколько раз тебе говорить: задрал!!!
      — Ладно, ладно... Короче это. Пошли.
      Я нехотя встал и поплёлся вслед за ним. Дойдя до первого же канализационного люка, мы, кряхтя, сняли с него крышку и с грохотом бросили на асфальт. После чего стали спускаться вниз по скобам, не очень-то хорошо вбитым в заросшую мхом и плесенью кирпичную кладку. Повиснув на последней шаткой ступеньке, я вначале не решился прыгать, но, поняв, что это единственная возможность оказаться внизу, отпустил руки. Пролетев метра полтора, я приземлился на бетонный пол — и как раз вовремя, потому что поезд уже дожидался нас.
      После того, как мы второпях заскочили в заднюю дверь последнего вагона, я продолжил размышлять на СТОЛЬ ЖИВОТРЕПЕЩУЩУЮ ДЛЯ МЕНЯ ТЕМУ, пытаясь прикинуть, сколько же в среднем я смотрю на каждую отдельную девушку. Этого времени вряд ли хватило бы на выполнение любой операции с индексными регистрами; более того, в данном случае мы даже не рекомендуем вам использовать инструкцию LD A,0, так как для её выполнения требуется 7 тактов процессора Z-80. Кроме того, среди программистов считается хорошим стилем в подобных случаях употреблять команду XOR A. Исключения же составляют ситуации, когда необходимо сохранить флаги неизменными, ведь команды загрузки однобайтовых регистров не оказывают на флаги никакого влияния. Однако при написании обработчика прерываний нужно основной упор делать на быстродействие, поэтому использование инструкции XOR A наиболее предпочтительно.
      Кстати, выигрыш по времени дают ещё так называемые недокументированные команды. Комбинируя различные коды простейших операций, можно получать инструкции, выполняющие несколько действий одновременно или почти одновременно, как то: сдвиг, проверка флагов и/или загрузка регистра либо ячейки памяти. Экономия времени происходит потому, что не требуется лишний раз обращаться к памяти, а ведь выборка одного байта (инструкции или данных) из памяти составляет немного-немало — 4 такта! Впрочем, рядовому программисту и даже ассемблерщику совершенно не обязательно знать все эти тонкости.
      «О боже мой! — думал я. — Вот ведь люди! «Не обязательно знать»! «Тонкости»! Козлы!!! Да я сам, безо всяких ихних дурацких книжек построил четырёхбайтовую команду SET, которая производила сдвиг ячейки памяти по адресу по смещению от индексного регистра, индикатором вытесненного бита был, как обычно, флаг переноса CY, плюс к этому, по-моему, ещё чем-то загружался аккумулятор. Во как! А теперь они, значит, умничают!.. Кстати, код-то я помню: DDCB03FEh (ну или FDCB03FEh — это понятно). А вот псевдомнемоническое представление стал уже подзабывать: SET (IX+d)... А дальше что?»
      Я набрал внизу экрана, там, где мигает маленькая чёрточка, слово «set» и осторожно нажал клавишу «Enter». Я не знал, что это означает, просто я видел, как это делал Антон, а про него все говорят, что он — компьютерный гений. В ответ на мой запрос (так говорил Антон) компьютер написал на экране нечто нечленораздельное — какие-то буковки и циферки. Я, разумеется, ничего не понял — я в этих премудростях не разбираюсь — и ввёл команду «win», чтобы попросить компьютер войти в «Windows». Компьютер, всё-таки, умная штука: ему не нужно писать «Windows» полностью, достаточно краткой аббревиатуры «win», и он всё поймёт. А «Windows» — это такая, как говорится, программа, там можно рисовать, например, или играть в пасьянс. И ещё много чего. Ещё там есть такой «Word» — это чтоб тексты смотреть, и так называемый «Интернет», но про него теперь уже все знают, так что объяснять не буду.
      Около компьютера стоял белый ящик с лампочками и кнопочками. И вот, когда на экране появилась стрелочка, я отыскал на этом ящике специальную щель, по-научному именуемую дисководом, и вставил в неё дискету. И ведь правильно вроде вставил, как меня учил Антон: железячкой вперёд, кругляшком книзу. Но когда я два раза щёлкнул мышкой на картинке с загадочной надписью «Диск 3,5 (A:)», а потом ещё два раза на картинке с моим текстом, на экране нарисовались какие-то каракули. Я испугался и вытащил дискету, а потом снова вставил, но всё повторилось. Тогда я позвал Антона, хоть и неохота было отвлекать его от работы. Антон произвёл ещё какие-то манипуляции, после чего сказал:
      — Кодировка поди не та.
      — Что же делать? — спросил я, будучи почти уверен, что текст пропал.
      — Перекодировщик нужен. Ты где набирал?
      — Ой... не помню... Хотя, погоди. А, во — в каком-то «Юниксе»! — я вспомнил, что мне говорили там: дескать, в «Виндоусе» читаться не будет. И я подумал: «Надо, чтобы у всех компьютеры были одинаковые, с «Виндоусом». И не морочить голову!»
      — Всё понятно, — ответил Антон. — Нужен перекодировщик из «Кои-восемь» в «Вин». Только где ж его взять? Перекодировщик — это такая сложная программа, она тексты преобразует. Мало кто может написать её, поэтому и найти нигде невозможно. Хотя... Я, кажется, вспомнил, в одном месте они валялись. Щас по эфтипи обратимся, и всего делов, — Антон стал просто сыпать непонятными терминами. Окончательно спихнув меня со стула, он продолжил шептать себе под нос какие-то заклинания: — Файлсёч чё-то глючит. Попробуем в фаре.
      Вначале я не понял, что это за «фара» такая, но уже через пару секунд только и успевал за Антоном скакать по директориям — так быстро он орудовал на клавиатуре. На мгновение нырнёт в какую-нибудь дыру, пробежится по горстке файлов — и назад. А мне с непривычки всё-таки тяжело лезть по ним вверх, стараясь не пересортировать, а потом подтягиваться на двух точках, чтобы выбраться на уровень выше. Один раз я пребольно стукнулся головой о холодную двойную проволоку, опоясывающую правую панель. А ещё как-то случайно оказались в толстенном каталоге — там было не меньше двух тысяч файлов, которые «Far» заботливо раскрашивал в разные цвета. В самом конце (видимо, сортировка стояла по расширению) скучали пыльные TXT-шники, чуть повыше блестели ярким глянцем HTM-ы. Вперемешку с ними попадались весёлые MPEG-и, глупые WAV-ы, вызывающие ностальгию MP3-шники, целая куча разнообразных архивов, этакими тяжеленными сундуками расставленных по углам, и огромное число GIF-ов и JPEG-ов, одними расширениями напоминающих о непристойности своего содержимого. Так и хотелось заглянуть в них!
      Я так залюбовался всем этим дивным зрелищем, борясь с желанием немедленно что-нибудь переписать, что, когда опомнился, Антона уже и след простыл. Я прислушался: было тихо, винт не скрипел. Это значит, что Антон либо перескочил на другой диск, либо вообще удрал куда-нибудь по ftp, и теперь ищи-свищи его по ближайшим серверам! Для верности я захотел вылезти в корневуху, но промахнулся и с размаху плюхнулся на некое виндовское приложение, которое, оказывается, было здесь прописано каким-то гадом, и теперь начало подло запускаться. Перед глазами стали неспешно проплывать всякие там «All rights reserved», «Microsoft» на полэкрана, и в конце концов заработал макрокомпилятор. Один за другим стартовали определяющие объекты, стала просматриваться хвалёная концепция «технологий будущего», когда не надо будет ничего знать и уметь, а только тыкай себе мышью в виртуальном трёхмерном пространстве. И правда, вот я уже иду по знакомой трёхмерной улице моего родного трёхмерного города.
      Разумеется, я опаздывал. Я опаздывал всегда и везде — это было моё свойство. Вот и в этот раз я, порядком уже взмокнув, бежал напрямик, через дворы и стройки, при каждом удобном случае поскальзываясь в лужах и хватаясь на поворотах за водосточные трубы. И вдруг, выскочив на Липовый (Дзержинский) бульвар, я заметил беззаботно прогуливавшегося Антона. Лениво переступая с ноги на ногу и держа руки в карманах, он не спеша шёл по улице вниз. Сомнений не было — это был именно он: только на Антоне я видел такую синюю куртку с белой полосой на спине, в ней он напоминал почтовую машину. Чтобы разобраться, в чём же дело, я быстренько догнал его и, поравнявшись, крикнул, всё ещё отдуваясь от длительного бега:
      — Привет!
      Антон шёл и думал о чём-то своём, когда что-то резкое внезапно коснулось его плеча. Всё, что он видел перед собой, вдруг импульсивно мигнуло, и сердце стало стучать всё сильнее и сильнее, почти с хрустом. Адреналин лился в кровь гигантскими порциями. Зубы слегка сжались, ноги напружинились, руки вспотели. Весь корпус начал рефлекторно разворачиваться таким образом, чтобы иметь возможность защититься при удачном для него положении объекта вероятной опасности. Но ещё до того, как этот объект был зафиксирован боковым зрением, Антон успел в уме проработать добрый десяток вариантов своей гибели. Готовясь к самому худшему, он напоследок судорожно перебирал в памяти своих родных, друзей, перед глазами проносились какие-то запланированные дела, которые теперь уже никогда не будут доведены до конца, обещания, которые никогда не будут выполнены... Тут он обернулся и увидел перед собой Яшу Зельцера, своего одногруппника. И волна облегчения незамедлительно прокатилась по всему организму, но сердце, словно по инерции, всё ещё подскакивало в груди.
      — Чёрт, напугал!.. — Антон аж вздрогнул. — Здоров, Натаныч!
      — Антон, ну я же просил! Сколько раз тебе говорить: задрал!!!
      — Ладно, ладно... Короче это. Пошли.
      — Куда ещё пошли? И почему ты не на лекции?
      — Лекции не будет. Виктор Иванович умер.
      — Ф-фух, слав те, Господи! А то я как раз опаздывал... Так, тогда у нас ещё два часа есть свободных. Куда, ты говоришь, пойдём? — поинтересовался я.
      — Ну на завод, куда ещё. Сам же хотел, — пожал плечами Антон.
      И мы двинулись по улице дальше. Но нормальное развитие событий продолжалось недолго: уже через несколько шагов я снова заметил ЧТО-ТО НЕОБЫЧНОЕ. На дороге лежал манж. В свете солнечных лучeams it seemed golden to me. There was a lot of noise around: birds were singing, trees were rustling, but the mange was soundless and still. It was very-very strange, even though it was mange. It was too much for me! Besides, nothing else in our world could be so useless — I understood it clearly. I looked at the mange: it reminded me a coin. But I was able only to look at it, because it had only visual notion. I tried to pick it up, but I failed: nothing stayed in my hands. It seemed impossible, but it was true: my actions did not influence the resources of imagination at all. It was definitely SOMETHING UNUSUAL!
      — Tony!!! — I screamed in despair. — WHAT DOES IT MEAN?!!
      — What are you surprised with, Jake? — answетил Антон. — Просто ошибочный объект, «invalid object», так сказать. Не может же в мире всё быть без ошибок.
      — Ты хочешь сказать, что наш мир — это набор взаимодействующих объектов?
      — Сказать можно как угодно. В данном случае удобнее сказать именно так.
      — И, значит, ошибки возникают при неправильном и неуместном использовании объектов? Но почему же мы никогда не видим этих ошибок?
      — Из-за шаблонности нашего сознания. Оно имеет определенные методы работы с объектами и не подразумевает других. Поэтому нормальный человек подсознательно отфильтровывает всё, что не укладывается в его мироощущение, а мироощущение многих ограничивается полем зрения. Мы не можем увидеть дверь посреди шоссе, потому что не можем представить себе это. Мы не способны разглядеть диван в кустах, так как его не должно там быть. В кустах может быть только рояль. Чёрт возьми, какой стандарт! Построить дом, посадить дерево, вырастить ребёнка! Родился, женился, умер! Всё!!! Линейный алгоритм, ох, линейный! Как функция «игрек равно нулю»! Главная программа — бесконечный цикл! И это всё, что можно сказать о людях! А я занимаюсь их производством, я!!!
      — Антон, не горячись, — я поспешил отвести разговор немного в сторону. — Вот расскажи мне лучше о штампах. Штамп или шаблон, насколько я понимаю, — это ведь устоявшаяся последовательность методов обработки одних и тех же объектов. Проще говоря, происходит реакция на раздражитель, правильно?
      — Совершенно верно, — ответил Антон, немного успокоившись. — Вот давай я тебе сейчас устрою тест на шаблонность мышления. К примеру, вот перед нами две дороги. Какая из них левая?
      — Для нас? — спросил я, пытаясь уловить подвох.
      — Да, для нас.
      — Ну для нас, ясное дело, эта будет левая, — я показал влево.
      — А вот и нет! — обрадовался Антон. — Мы же пойдём по ней. Значит, для нас она основная. А вот эта — левая. Я же не спрашивал, какая левая, а какая правая!.. Или, например, назови антоним к слову «мужик».
      — Ну... «Баба», наверное.
      — И всё?
      — Ну там... «Женщина», может быть...
      — Нет, это одно и то же. А вот ты посмотри: «граф» — это ведь тоже антоним «мужику». Вот так-то!
      — Здорово! — сказал я.
      — Ну так вот. Получается, что плоскости антонимов пересекаются, но не совпадают. Точнее, прямые антонимов пересекаются в одной точке... Но тогда получается, что мы живём в двумерном пространстве. А на самом деле мы ведь сейчас не можем свернуть в сторону — значит, мы вообще в одномерном... Да нет, почему? Мы же идём только вперёд — это значит, что сейчас мы находимся в полумерном пространстве. Или в полимерном... Но это уже шутка, — улыбнулся Антон.
      — Я тоже так думаю, — согласился я.
      — Или вот, к примеру, — продолжил он, — идёт дама. А мы возьмём её и перевернём. Что получится? Она как шла, так и будет продолжать идти, двигаясь вперёд поступательно, прямолинейно и равномерно. Голова сверху. Почему? Да потому, что в нашем сознании «дама» определена как «игральная карта».
      — Ну нет! — возразил я. — Это, может быть, в твоём сознании она так определена. А у меня она представлена как красивая девушка.
      — Вот, блин, снова-здорово! Мы, понимаешь, с ним о науке, а он — про Ерёму. Хватит уже, наверное, глючить? Пошел бы, познакомился с какой-нибудь одной, раз уж так невтерпёж! ЗАМУЖ НЕВТЕРПЁЖ! Хи-хи!
      — А ты думаешь, это так легко? — обиделся я. — Это, знаешь, посложнее будет, чем твоя физика!
      — Да ты чё?! — Антон чуть не споткнулся. — С дуба рухнул, не с той ноги встал? Это же вообще — как два пальца раз плюнуть! Легче, чем «S=Vt» вывести из «F=ma»! Шучу. Во всяком случае, до того, как Эйнштейн...
      — Погоди, погоди! — перебил я, надо было хоть раз поймать его на слове, а то он опять начал заговаривать мне зубы. — Значит, если всё так легко, и ты такой умный, то почему бы тебе не научить меня? Давай, я посмотрю!
      — Чего тебе давать? Давать тебе будет...
      — А вот шутить не надо!!! — рассердился я. — Смотри вон туда! Щас я тебе покажу...
      За время нашей неплодотворной беседы мы успели уже выйти из леса. Теперь мы двигались к Центральной площади (Ленина) и проходили мимо какого-то там института — экономического, что ли? Здесь всегда была масса студентов. Студенток... Мне опять стало грустно, и я, сдерживая дыхание, стал пытаться объяснить Антону, что делать:
      — Вон, видишь — у киоска? Девушка стоит... В белой кофточке... Ну и как, слабо, а? Слабо?
      — «В белой кофточке»! — передразнил Антон. — Что-нибудь другое не мог придумать?.. И совсем даже не слабо. Я буду действовать для скорости недокументированными средствами, но стандартный контакт я тебе обещаю. Смотри!
      Всё, что происходило дальше, свершилось очень быстро — гораздо дольше это описывать. Однако я запомнил каждый миг из того, что увидел, каждую миллисекунду зафиксировал. Антон пристально смотрел на девушку и шёл вперёд, всем своим существом сориентировавшись на неё. Но как только она стала поднимать глаза (разворачивать камеру) на Антона, он тут же отвернулся и пошёл вразвалочку, как ни в чём не бывало. Когда через пару секунд девушка, чуть смутившись, стала уводить взгляд, Антон резко посмотрел ей прямо в глаза; как будто ему показалось, что она смотрит на него. И тут я понял, что теперь девушке не оставалось больше ничего, кроме как действовать по тому шаблону поведения, который заложен природой и подкреплён человеческим опытом — Антон проводил все микроманипуляции, строго придерживаясь его, просто с очень большой скоростью. Мимика, жесты, интонации — он уже начал произносить слова — всё было верно. Шло насаживание психики на стержень — простой алгоритм, идея которого звучит так: «Не сопротивляйся, иначе будет больно!» И вдруг я понял другое: это происходит со мной. Ничего в действительности нет — ни девушки, ни Антона, просто кто-то внушает мне то, что я вижу, и думает, я не догадываюсь! Да, точно, именно так! Впрочем, вряд ли.
      Антон тем временем приблизился к девушке, взял её за руки и НЕЖНО ПОЦЕЛОВАЛ. ОНА ОТВЕТИЛА ДОЛГИМ ПОЦЕЛУЕМ. По-другому и быть не могло: устоявшаяся языковая конструкция предписывала только такую последовательность телодвижений.
      Ещё битое мгновение эти две странные единицы общества стояли передо мной. Потом девушка начала приходить в себя, и стало очевидным, что пощёчина Антону обеспечена. И поделом. Но Антон успел опередить (перехватил прерывание) и сказал:
      — Ну вы, блин, даёте!
      И тут лицо девушки как-то неестественно расслабилось. Страшно смотреть на людей, у которых лицо свело судорогой, но расслабленные, ничего не выражающие лица — зрелище тоже не для слабонервных. Я мельком взглянул на Антона: внешне он был невозмутим и спокоен, но в его глазах виднелась лёгкая доля удивления.
      — Баг, — тихо сказал Антон.
      — Что, что случилось?! — встревожился я.
      — Чего-то испортилось. Чёрт знает что! Так загрузиться от промывки средней тяжести! Да в деревне за такое оплеуху я бы точно схлопотал, а тут — на тебе...
      — Ты что... убил её?! — задыхаясь от ужаса, вымолвил я.
      — Сейчас, сейчас... — Антон судорожно порылся в карманах и, к моему удивлению, извлёк оттуда розей (rosey). Только этот был не гудорский, а блестящий. Он помахал им перед носом девушки, но она не обратила на него никакого внимания, продолжая бессмысленно смотреть вперёд, словно находилась в другом текстографическом пространстве.
      — Ну? — тревожно спросил я.
      — В смысле? — Антон, кажется, не понял вопроса.
      — В смысле — с девушкой.
      — БАРАНКИ ГНУ, — бросил Антон, взял девушку за руку и быстро куда-то повёл. Я поспешил следом. Мы покинули людные места и вскоре свернули в какую-то малоприметную подворотню.
      — Как тебя зовут? — неожиданно спросил Антон, когда мы очутились в довольно гаденьком, хоть и тихом, дворике.
      — Оксана, — ответила девушка, слегка пожав плечами, как будто в жизни её уже неоднократно спрашивали об этом. И в этот момент её глаза шевельнулись, чуть-чуть.
      Антон, видно, тоже заметил это и бодро продолжил:
      — Так вот что, Оксана. Идём-ка с нами! Вон туда, — он указал на угловой подъезд.
      — Да вы что... Ну я просто не... Мне надо... Не могу... — началась речевая индукция у девушки.
      — Да пойдём! Там нам будет хорошо. Верно, Васёк? — Антон плотоядно улыбнулся и посмотрел на меня, ожидая одобрения.
      — Это точно, — осторожно сказал я, стараясь не нарушить зыбкую ткань беседы.
      — Да ну что вы?.. Я... Я не могу, мне надо идти! — стали возникать первые признаки сопротивления.
      — Куда-куда идти? — прищурился Антон, ещё больше нагнетая обстановку.
      — Пусти!!! — крикнула девушка, и Антон в тот же миг отпустил её руку. Раздались характерные цокающие удаляющиеся шаги, и напоследок, перед тем, как окончательно скрыться из виду, девушка опасливо обернулась.
      — Получилось!.. — облегчённо выдохнул Антон. — То есть, не получилось, — добавил он и усмехнулся. — Испортил девку, дурак!
      — Как ты думаешь, — спросил я, — у неё это не повторится?
      — В такой степени — нет, конечно. А признаки стервозности, разумеется, будут... Да, Яш, они б и так были. Просто я проделал все стандартные психологические действия быстро — и это называется «нанёс травму». А нормальный кобель будет размазывать, рассусоливать, разбавлять. И поэтому, естественно, не вызовет такой реакции. А у меня, к тому же, это был метод лечения...
      Некоторое время мы постояли молча, а потом двинулись прочь.
      — А что это за методы лечения? — наконец поинтересовался я.
      — Ну... Там не только лечение, там всё, — задумчиво ответил Антон. — Всё основано на штампах и шаблонах. На языковых штампах и шаблонах мышления. И на объединении и пересечении свойств объектов, вычлененных из этих шаблонов. На первый взгляд сложно, но надо только овладеть техникой. К примеру, чтобы захватить человека, отвечаешь ему штампом-синонимом на его последнюю фразу. Каким-нибудь фразеологизмом. Типа «Дурак! — Сам дурак!» А ещё можно запереть его на совершенно открытой местности. Для этого нужно только объединить в его сознании свойства, например, объектов «шоссе» и «коридор». Помнишь, что я тебе говорил?
      — Про рояль в кустах?
      — Да не про рояль в кустах, а про диван. Смотри: объединяем «шоссе» и «коридор» по принципу линейного движения. Таким образом, коридор является дополнением, потому что у него есть стены. А шоссе, в свою очередь, если по его берегам растут кусты, можно разукрасить, да, точно, разукрасить и бросать в него камешки... И бросать... И бросать... И случайно разбить... Иосиф Бродский? Но это ещё полбеды. Да ты что?! А ну-ка... Ну-ка!!! Ты, на самом деле, зря смеёшься: речевая дефекация — это очень сложный процесс! Сложнейший! У самих-то геморроя, небось, нет, а туда же! И, главное, столько там этих козлов — просто удержу нет!.. Каз-ле-то-ны!.. Боже упаси тебя лезть это... Лезть это... Э-э-э... Возникает вопрос! Вап-рос. Вопрос-барбос. Ага... Баррр-боссс... Да! Да, да, да...
      Тут-то я понял, что нужно кое у кого обуздать ресурсы воображения. Я сказал:
      — Слушай, ты! Выныривай!
      — А ты знаешь! Ты не груби мне! Я пожилой человек! Ишь ты, распоясался! Паршивец бессовестный!
      — Розей отдай, а! — крикнул я, кидая спасательную окружность.
      — Тебе зачем два? — вынырнул из своей зауми Антон.
      — Надо, значит! И не бери больше без спросу.
      Антон с опаской протянул мне блестящий предмет-объект (subject-object) и сказал:
      — Только имей в виду, что ничего хорошего не будет, если ты объединишь «гудорский розей» и «блестящий розей». Получится «бледно-розовый шепчущий гудрон»!
      — Так. Хватит! — сказал я, засовывая розей в карман. — У меня нет причин, по которым я бы не мог носить с собой два розея. А что не запрещено, то разрешено!
      И как раз в это время нам навстречу вышел бритоголовый юноша и без всяких там задних мыслей обратился с вопросом:
      — Слышь, эта... Есть сигареты?
      — Сигареты... Сигареты... — я стал в памяти перебирать всевозможные словосочетания, но никак не мог найти подходящего.
      Юноша, видимо, долго ждать ответа не хотел:
      — Ты чё, тормоз, тормоз, да? — он начал наезжать на меня, хотя и не имел ни колёс, ни гусениц, ни трансфокатора. Но это меня не волновало: пресловутый розей ведь тоже не имел визуального представления, однако же, существовал! Меня волновало другое...
      — Антон, как там это?! — крикнул я в отчаянии. — Про шоссе, про гудору? Как грузить базаром?!
      — Да тут-то просто как раз, — ответил Антон и легко скомандовал: — Gop stop! Stop all job! Fuck you, bastard! Hip-hop!
      Бритоголовый замер.
      — Ну вот и всё. Теперь он в режиме ожидания. Ждет ответа. Щас немного поиздеваемся над ним и отпустим.
      С этими словами Антон достал сигарету из кармана бритого и закурил.
      — Ну нету, нету у меня сигарет. Не курю, — приговаривал он, выдыхая дым в лицо бритому. — Ладно уж, хрен с тобой. Gop continue!
      — Idclip! — огрызнулся бритоголовый и исчез за стеной...
      — Ну так вот, на завод! — проговорил Антон, смотря на часы. — А то опоздаем.
      И мы пошли к автобусной остановке.
      — Но должен тебя предупредить: заходить туда мы будем под строго определёнными именами — никнэймами. Меня будут звать Ашот, а тебя, по иронии судьбы — Натан.
      — Антон, ну я же просил! Сколько раз тебе говорить: задрал!!!
      — Ладно, ладно... Короче это. Пошли. Так, погоди, не то... А, во! Вот интересный ты человек! Ты почему-то не спрашиваешь, почему, например, меня зовут Ашот? Объясняю: когда мы будем выходить назад, всё будет проистекать наоборот. В том числе и имена наши тоже будут читаться наоборот. Но для меня при выходе всё должно стать нормально, и «Ашот» наоборот — как раз будет «Тоша». А для тебя ничего меняться не должно. И ещё нужно придумать себе фамилии. Вот у меня — ****************. А у тебя? *****?
      — Ну хотя бы, — отстранённо сказал я.
      — Дело твоё, — пожал плечами Антон. — Но я бы на твоём месте придумал что-нибудь более замысловатое.
      «Вообще-то это правильно — такая система прохождения, — подумал я. — Никнэймы лучше, чем пропуска». Я вспомнил, как мне одно время приходилось проходить в один институт с пропуском. И как вахтёрша каждый раз старательно разглядывала его, хотя и было понятно, что подделать такую бумажку ничего не стоит. А раза два в неделю она с радостью человека, только что разоблачившего шпиона, восклицала, пристально глядя мне в глаза: «А у вас он только до октября!» И когда я вежливо поправлял её, что пропуск на самом деле до декабря, просто читать надо внимательнее и не видеть в каждом посетителе диверсанта, она кидала мне его обратно и злобно поглядывала через стекла плюсовых очков, будто бы я же ещё и виноват... А и хрен с ними со всеми!
      Вскоре мы пришли на остановку, с которой через несколько минут нам суждено было отчалить и двигаться вперёд, ПРОНЗАЯ ПЛАСТЫ ВРЕМЕНИ И, соответственно, ПРОСТРАНСТВА. Но пока автобусов не было. Тут меня кто-то окликнул:
      — Молодой человек! Время не скажешь?
      — Одиннадцать тридцать шесть эй эм, — машинально ответил я и обернулся.
      На лавке сидел какой-то старик и курил. Я решил скоротать время и, пока суть да дело, послушать какую-нибудь поучительную историю. Пожилых людей я всегда уважал и прислушивался к тому, что они говорят.
      — Да-а, погодка-то сегодня разгулялась, — старик заговорил первым. Отлично!
      — Точно, — покивал я. — А вот в Чечне сейчас война. И в Афганистане была. Десять лет — страшно подумать! — я покачал головой и поцокал языком. Ну как же этот дед включается?
      Старик молча затянулся и выпустил газ. Мне пришлось надолго отвернуться, пока едкий канцерогенный дым не рассеется. После этого я сделал ещё одну попытку разговорить почтенного старца:
      — А вы воевали?
      — А то ж! — с гордостью ухмыльнулся старик и приосанился.
      Ну точно! Как я мог забыть! «Атож» — это же ключевое слово.
      — Тяжёлое было время... — заработал старик. — Вот помню: мальчишкой ещё был. Моложе тебя даже...
      — Похоже, наклёвывается, — произнёс Антон и посмотрел вдоль улицы.
      Я посмотрел туда же. Улица просматривалась на два квартала, а дальше был поворот. И как раз в этот момент из-за поворота действительно вылупился автобус и стал, приближаясь, расти.
      — Кажись, наш, — сказал Антон. У него было соколиное зрение.
      Старик тем временем уже что-то бодро рассказывал, размахивая руками. Я отвлёкся и не слышал, что он говорил до этого, поэтому решил перезапустить и послушать ещё раз.
      Я вновь инициализировал старика через «атож», так же, как сделал это в первый раз. Старик начал по новой:
      — Тяжёлое было время... Вот помню: мальчишкой ещё был. Моложе тебя даже... А жил я тогда в Ленинграде, ну, сейчас он это... Э-э-э... Петер... Это... Э-э-э...
      Я понял, что дослушать не успею: автобус уже подъезжал к остановке.
      — Антон, как его выключить? — спросил я.
      — Не знаю, — ПОЖАЛ ПЛЕЧАМИ АНТОН. — Да ладно, пусть себе бубнит. Это же не радио, не магнитофон — электроэнергию не жрёт.
      — Зато дымит вон как. Атмосферу загрязняет.
      — Да шут с ним, говорю тебе. Автомобиль даёт выхлопов раз в десять больше.
      Автобус подождал, пока мы войдём, а потом закрыл двери, вздохнул и тронулся. Я встал у заднего окна, чтобы смотреть на удаляющиеся объекты. Я смотрел на старика: вначале его было отчётливо видно, но, по мере отдаления, все характерные черты этого человека пропадали, и в конце концов остался только сам человек. Человек с большой буквы. Я вдруг понял, что та мысль, с которой я был воспитан, неверна. Мысль эта — что каждый человек индивидуален. Нет! Я видел старика, я знал этого человека, но не мог сейчас отличить его от любого другого. Наконец-то я понял, что каждый человек есть проекция одной и той же идеи, копия её; и все люди равны. Равны нулю. Именно поэтому каждый имеет право носить это гордое звание — Человек.

      Завод находился на окраине города, и вокруг его территории были только огромные свалки мусора на болотистой местности, заросшей двухметровой травой и редкими клёнами. Обведя взглядом окружающую среду, я почему-то вспомнил антоновский рояль в кустах и съязвил:
      — Однажды в зарослях бурьяна я обнаружил фортепьяно...
      Но ответа услышать не успел, потому что как раз в ту же секунду в этих самых зарослях бурьяна я увидел то, что отвлекло меня от всего.
      Это был компьютер. Мёртвый компьютер. Конечно, в жизни мне не раз приходилось провожать технику в последний путь, но такого циничного издевательства над ней я ещё никогда не видел. Мне стало не по себе, когда я заметил это ужасное зрелище. Толстые жилы проводов питания превратились в лохмотья, экран был разбит, из трещин сочился отвратительный порошок. Неподалеку от монитора валялся остов клавиатуры и системный блок. Эмаль на нём во многих местах потрескалась и отстала, дисковод был забит грязью и крупными кусками недоразложившейся ржавчины. Одна стенка перекорёженного корпуса отсутствовала вовсе — видимо, она была варварски оторвана. Внутри виднелись свалившиеся в кучу платы, уже покрывшиеся тонким налётом жёлтого окисла. Винчестер выпал из гнезда, кулер отвалился от процессора и повис на двух противных сизовато-белых проводках. К разорванному PC-спикеру присосался крупный кузнечик, из полувыдвинутой челюсти сидирома лениво выползал клоп, в гниющих слотах сновали муравьи. Когда мы проходили мимо, меня чуть не стошнило, и я зажмурил глаза и даже задержал дыхание, чтобы не чувствовать мерзкий оксидный запах.
      — Антон, что это? Как это могло случиться? — прошептал я, когда мы отошли шагов на десять.
      — Откуда я знаю?! — раздражённо бросил Антон — он, наверное, испытывал те же чувства.
      ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ДОРОГУ МЫ МОЛЧАЛИ.
      Наконец мы подошли к воротам, над которыми большими блёкло-ржавыми от времени буквами было написано: «Человекоремонтный завод». На самих воротах висела табличка, тоже немного пятнистая от ржавчины: «5 км/ч на всей территории».
      — Устарел заголовок, — заметил Антон. — Теперь ведь мы занимаемся больше производством, нежели ремонтом.
      Антон похлопал меня по плечу и повёл через проходную. Там, как и положено, нас встретил вахтёр.
      — aSHot, ****************, — сказал Антон и поздоровался с ним за руку.
      — А это кто? — спросил вахтёр, взглядом указав на меня. — Гэст?
      — Нет, natan, — поправил Антон.
      — Фамилия? — обратился ко мне вахтёр.
      — *****, — представился я и тоже пожал протянутую мне руку, а потом пошёл вслед за Антоном.
      Изнутри завод был более ухожен, чем снаружи, но всё равно выглядел неказисто. Стены, сложенные из стеклоблоков, с табличками «Не курить!», железные переходные мостики и лестницы, внушительные крючья подъёмников в просторных цехах — всё это не отличало наш завод от любого другого. Но я уже понимал, каким важным делом занимаются здешние рабочие!
      Когда мы вошли в один большой зал, Антон очень обрадовался.
      — Ого, мы как раз кстати! Сейчас посмотришь, как готовят людей к жизни, — сказал он и подмигнул дядьке-оператору, который сидел за сложным пультом управления. Тот щёлкнул чем-то и тоже подмигнул Антону.
      — Смотри! — Антон показал в противоположную сторону зала.
      Там на чуть приподнятом над полом деревянном диске стоял небритый мужик в майке и трико. Вокруг диска на кронштейнах были закреплены электрические лампочки, которые попеременно зажигались, а мужик на них матерился. Не всё время, конечно, матерился, а вот так: зажжётся какая-нибудь лампочка, мужик вскинется и ну ругать её последними словами! И рычит ещё так свирепо. Лампочка погаснет — мужик успокоится. Потом другая включится, он поворачивается и с новой силой начинает браниться в ту сторону. Причём точно на лампочку, не мимо! Это значит, он её видит, он осознаёт! Потрясающе! А сколько выражений я узнал в тот день! Крепких, русских. Вот жаль только, что текстовый аутвод не позволил привести здесь ни одного. Он был старого образца и имел цензурные фильтры. Нынешние аутводы пропускают всё подряд и даже больше, чем надо, но мне хватало моего.
      — Как же это вы, дяденька, всем этим управляете? — спросил я у оператора. — А можно мне?
      Тот улыбнулся:
      — Для того чтобы сидеть на моём месте, знаешь, сколько учиться надо?
      — Ну научите меня, — попросил я.
      Оператор снова улыбнулся:
      — Ну хорошо, иди сюда.
      Я подошёл к пульту, который представлял из себя стол со множеством рычажков, тумблеров и небольшим видеоэкраном посередине.
      — Лампочка — самое простое во всём этом деле. Видишь, в каждой из них есть волосок?
      Я кивнул.
      — Он состоит из вольфрама. Это такой материал, который светится, когда по нему бежит электричество. Примерно на тех же принципах работает и человек, только он чуть сложнее. Но главное: включил — заработало. Это значит, что не зря трудились сотни рабочих, инженеров, учёных. Вот и все премудрости! — он потрепал меня по голове и щёлкнул тумблером. Очередная лампочка погасла, и мужик снова замер.
      — А покажи Яше юстировку координации, — подошел Антон.
      — Конечно, покажу, как не показать? Это ж самое главное, — ответил оператор, выдвинул из-под столешницы клавиатуру и застучал по клавишам.
      К мужику подъехала видеокамера и сориентировалась так, чтобы на нашем экранчике стало его видно. После этого оператор передвинул большую чёрную рукоять на крайнюю позицию и подал автономное питание. Мужик снова заголосил, но не так, как в прошлый раз: теперь он ещё махал руками в сторону камеры. Оператор постепенно передвигал рукоять, и мужик подходил к камере ближе. Я посмотрел на экран и даже рефлекторно отдёрнулся: мне показалось, что мужик сейчас разобьёт объектив, но на самом деле он его даже не касался.
      — В самый раз, — сказал оператор. — Вот и вся тебе юстировка. А вообще, это называется «РЭП».
      — РЭП — это то, что он сейчас делает? — я показал на машущего руками мужика.
      — Нет, РЭП — это радиоэлектронная проверка. То есть, проверка на расстоянии. Так безопаснее, а то мало ли что может случиться, если он примет тебя за лампочку.
      Меня настолько поразило всё только что увиденное, что даже, когда мы шли по коридору, перед моими глазами стояло это великолепное оборудование, заманчиво перемигивающееся лампочками, орущий мужик и весёлый оператор... Однако табличка «Столовая» вернула меня с небес на землю.
      — Слушай, Антон! — сказал я, откликнувшись на просьбы желудка. — Может, пойдём перекусим?
      Бодрый до этого Антон вдруг поджал губы и смертельно побледнел. Его руки слабо задрожали.
      — Н-нет... — с трудом вымолвил он упавшим голосом. Его ноздри расширились, глаза стали наполняться слезами: — Н-не надо...
      — Почему? — не понял я.
      — Там сегодня... дают... б-борщ...
      — Ну и что? — удивился я.
      — Б-борщ... борщ... борщ... — Антон стал нервно покусывать губы, по его подёргивающейся щеке скатилась слезинка.
      — Да что такое-то? — допытывался я.
      — Я... с борщом... не разговариваю... — прошептал Антон и окончательно расплакался. Он всхлипывал, вытирал платком слёзы и вновь заходился в рыданиях. Я решил не мучить человека и сходить в столовую один.
      — Подожди меня здесь, — сказал я и внимательно посмотрел Антону в глаза. — Хорошо?
      Антон судорожно выдохнул и кивнул. Потом посмотрел на часы и сказал:
      — Я тебя буду ждать в вестибюле, возле приемного покоя, ладно? А то мне уже надо там быть.
      — А это где?
      — А вон, через переход пройдёшь, там увидишь.
      И Антон, не оборачиваясь, тяжёлой походкой двинулся в сторону перехода.
      После того, как я в столовой отведал этого злосчастного борща, ЧТОБ ОН ПРОВАЛИЛСЯ, БУДЬ ОН ТРИЖДЫ НЕЛАДЕН, ТАК ЕГО ПЕРЕТАК И ВСЮ ЕГО РОДНЮ РАЗЭДАК ДО ПЯТОГО КОЛЕНА ЗА НОГУ ЧЕРЕЗ ТРИ КОЛЕСА ПОД ТРИДЦАТЬЮ ТРЕМЯ ОДЕЯЛАМИ, ЧТОБ ЕМУ В АДУ ГОРЕТЬ СИНИМ ПЛАМЕНЕМ, И ЧТОБ ЕМУ ПУСТО БЫЛО, ВОТ ТАК ВОТ, я пришёл в назначенное место, где мы договорились встретиться.
      Антона я там не увидел, но зато моё внимание привлёк красочный плакат на стене:

АБСОЛЮТНО АНОНИМНО! ЕСЛИ... ...вы имеете проблемы личного характера ...у вас какие-нибудь иные проблемы с совершенно определёнными органами ...вы много думаете об этом ...вы хотите знать об этом больше, но боитесь спросить ТО ВАМ К НАМ! к.326

      Тут открылась дверь одного кабинета, и оттуда вышел Антон в белом халате:
      — Так, ты уже пообедал? Ну давай, заходи.
      — Антон, — спросил я и указал на плакат, — это ещё что за ересь?
      — А, это проверка нулевого приоритета. Понимаешь, здоровый человек должен реагировать на некоторые туманно сформулированные словосочетания определённым образом. Чтобы не возникало неоднозначностей при интерпретации, человек либо воспринимает всё буквально, либо домысливает то, чего нет, если данных недостаточно. Существует несколько разновидностей алгоритмов подобной оптимизации. Одна из них, например, — это так называемый «юношеский максимализм», который закладывается в человека первоначально и в процессе всей жизни постепенно обрастает всякой логической мишурой. В данном же случае нормальный человек обязан понимать под «проблемами личного характера» — половое нездоровье или сексуальные неврозы, под «определёнными органами» — половые органы, под «этим» — процесс совокупления. Таким образом, человек со стандартной психикой пойдёт в указанный кабинет только в том случае, если имеет «проблемы личного характера», а человек с нестандартной... Впрочем, ерунда это все. Человек ни с какой психикой никогда не пойдет в этот кабинет из-за своих комплексов. Ведь комплексы имеют наивысший приоритет. Даже более высокий, чем «нулевой». Хотя, если хорошенько промыть мозги средствами массовой информации... — Антон вздохнул. — Ладно, пойдём.
      И я вошёл в кабинет вслед за Антоном. Там, как и полагается, стояли разнообразные медицинские приспособления, на белом пластиковом столе были разложены канцелярские принадлежности, а на кушетке сидел пациент. Между столом и кушеткой высился шкаф со стеклянными дверцами, за которыми виднелись лекарства самых разных сортов, а также человеческие глаза, уши, челюсти и тому подобные запчасти. Но моё внимание больше привлекли мозги в ящичках с жёлтыми этикетками, на которых стояли штампы и виднелись мелкие надписи на разных языках.
      — Что это? — спросил я.
      — А-а, хе-хе!.. — отозвался Антон и, подойдя к стеклу, побарабанил по нему ногтями. — Это еврейские мозги. Мы их получаем из Израиля и ставим на наших младенцев.
      — Антон, ну я же просил! Сколько раз тебе говорить...
      — Задрал!!! — крикнул Антон мне прямо в лицо. Опять он начинает портить мне настроение!
      — Ну а чё... Рассказывай...
      Антон только отмахнулся и возвратился к столу. Деловито подсучив рукава, он уселся на своё рабочее место.
      — Ну-с, приступим, — произнёс он важно. — Слушаю вас?
      — Мне бы талон медосмотра, — ответил пациент.
      — Давайте паспорт.
      Пациент порылся в карманах и достал серую книжечку.
      — Так... Короленко Пётр Геннадьевич... Так... Год рождения... Участок... Медосмотр... Так, давайте талон.
      Пациент отклеил ото лба цветную бумажку с водяными знаками и протянул её Антону.
      — Так... Ага, хорошо. Раздевайтесь.
      Пациент быстро разделся, а Антон тем временем включил что-то у себя под столом, потом вытянул оттуда тонкий шланг и сунул его пациенту в рот.
      — Дышите, — попросил Антон, глядя под стол. — Та-ак... А у вас уровень це-о завышен. Зуб гнилой, похоже. Замена — двадцать рублей. Где он у вас?
      — У меня и на нижней челюсти, и на верхней.
      — Тогда пятьдесят рублей, — сказал Антон, надевая резиновые перчатки.
      — Пожалуйста, — пациент отсчитал пятьдесят рублей и отдал Антону.
      Антон спрятал деньги в карман, подошёл к пациенту и раздвинул волосы на его макушке вместе с кожей. Стало видно череп. После этого он, придерживая кожу, взялся за уши, повернул их вперёд и оттянул. Черепная коробка глухо хрустнула, и верхняя её часть раскрылась, как шкатулка. Антон потрогал прямоугольный металлический каркас, удерживающий мозг, потом взял гаечный ключ и отвернул крепёжные болты у основания черепа. Отцепил все кабели, вытащил мозг и осторожно положил на стол. В пустой голове были видны слуховые устройства с дырочками для штекеров и органы зрения, на обратной стороне которых зияли большие отверстия, напоминающие гнезда антенного входа телевизора. Ниже, в самой глубине, крепилась верхняя челюсть, зафиксированная узкой планкой. Антон отвернул два винта, достал челюсть, вытащил из неё неисправный зуб и, подойдя к стоящей в углу урне, нажал на педаль и выкинул его туда. Потом открыл шкаф, отыскал в какой-то коробочке подходящий зуб, поместил его в челюсть и вставил её на место. А затем повторил всё в обратном порядке: установил мозг назад, закрепил, подключил, взялся за две половинки раскрытого черепа, свёл и осторожно надавил с боков. Раздался характерный щелчок закрывающегося замка.
      — Так, теперь нижняя... — пробормотал он себе под нос, ища в ящике стола нужную отвёртку. Взявшись за нижнюю челюсть под самыми ушами, Антон с силой надавил туда указательными пальцами, а потом резко дёрнул челюсть на себя и вниз, ЗАСТАВИВ пациента НЕВОЛЬНО ВСКРИКНУТЬ. Челюсть повисла на уровне груди на двух алюминиевых телескопических трубках, напоминающих душевые шланги в металлической оплётке. После этого Антон открутил винт на подбородке, вытащил собственно челюсть и проделал с ней те же операции, что и с верхней, а потом задвинул всю сложную конструкцию на место.
      — Так, головку приподнимите.
      Пациент приподнял голову, Антон взялся двумя пальцами между ключиц и медленно вытащил грудину из паза. После этого грудная клетка разошлась свободно, как створки комода. Антон достал фонендоскоп и долго слушал лёгкие в разных местах.
      — Так, хорошо всё пока. Теперь живот.
      Он взял отвёртку побольше, нащупал на лобке два винта и отвернул их. Гениталии вместе с лобковой костью поехали вниз и так же, как челюсть, повисли на двух телескопических трубках на уровне колен. Как я успел отметить, вся половая система была смонтирована на лобковой станине и соединялась со спинным мозгом двумя ленточными кабелями. Вся электромеханическая система представляла из себя всего лишь лебёдку для поднятия пениса да небольшую платку, на которой располагался диод, парочка конденсаторов и малюсенький чипик. Ах вот, значит, она какая — та самая микросхема, которая зачастую руководит всеми действиями человека. Ну-ну. Триггер хренов!
      Наконец Антон закончил осмотр:
      — Вроде, всё в норме. Печень когда меняли? Раз в десять лет положено новую ставить. А при неумеренном потреблении спиртного топлива... — тут у него на поясе пискнул пейджер. Антон прочитал сообщение и сказал озабоченно: — Надо поторапливаться. В общем так: лимфу я вам сейчас сменю и всё. Но в следующем году нужно менять суставы. С вас ещё сто рублей. ПРОЙДЁМТЕ СО МНОЙ.
      В углу кабинета была ещё одна дверь, и Антон повёл пациента через неё, а я пошёл следом.
      — Смотри, кстати! — крикнул мне Антон. — Вот это всё монтажный цех. Он же сборочный. А мы тут ерундой занимаемся.
      Пока Антон заливал лимфу, я решил пройтись по цеху. Несмотря на то, что горела почти половина всего освещения, в цехе кроме нас никого не было, если не считать одного полубомжа, скорее всего, дворника, только что зашедшего с улицы. Он некоторое время постоял, досасывая папиросу, а потом решительными шагами направился к сидящему на стуле человеческому остову. Постояв возле него пару секунд, дворник быстро на меня оглянулся, выплюнул папиросу и вдруг засунул руку в раскрытую черепную коробку и начал вытягивать из позвоночника спинной мозг. Вытащив его полностью, дворник намотал мозг на руку, как провод, сунул в карман и удалился восвояси. Подойдя к этой бесхозной человеческой конструкции, я с удивлением обнаружил, что, кроме спинного, там отсутствовал также и головной мозг, а, кроме того, были сняты оба уха и один глаз (оставшийся, видимо, был неисправен). Конечно, я был почти уверен, что на этом заводе воруют не меньше, чем на других, но никогда не подозревал, что можно воровать так нагло.
      — Яха, ты где? — позвал Антон. — Сейчас пойдём ещё в одно место. Готовься к приёмке девочек!
      — Чего?!
      — Чего — чего? Новых девок сделали. Семь штук. Принимать идём.
      При мысли о «девках» сердце подло застучало, хотя я и понимал, что в данном контексте это слово имеет не больше смысла, чем «пылесос» или «чайник». Но что поделать, если ты от природы глючишь, то бишь комплексуешь из-за чего-то?! В таком положении остаётся только надеяться, что твои неуправляемые мысли всё же находятся в рамках закона и морали.
      Коридор, по которому мы шли, показался мне особенно обшарпанным. Некогда розовые стены теперь были ободранно-грязными, а в тех местах, где раньше, очевидно, шла проводка, тянулись серые выщербленные полосы. Попадавшиеся время от времени служебные двери делали интерьер ещё более унылым. Но вдруг за очередным, не обещающим ничего хорошего поворотом мы будто бы оказались совершенно в другом месте — настолько безукоризненно эта часть коридора была отремонтирована. Всё покрашено, побелено, на полу — новый паркет, на потолке — чистые яркие лампы. Первая же попавшаяся нам дверь резко отличалась от всех предыдущих: мощное полированное дерево, позолоченные шарниры и ручка. С левой стороны на дверь был приклеен цветастый глянцевый прямоугольник: «Фирма PowerGirl», часы работы, электронный адрес и ещё что-то.
      — Всё, пришли, — сказал Антон. — Вот здесь мы, значит, и работаем. Подрабатываем. Как видишь, совместная работа идёт на пользу всем. Фирма арендует помещение, заводу же от этого только лучше. А всё потому, что девчонки эти пользуются просто жутким спросом — клиенты бешеные деньги отдают, — Антон стоял, держа руки в карманах, и улыбался. — Процветаем, ёлки зелёные!
      — Антон, я не понимаю, как можно женщин... штамповать! Ставить на производство, на поток!
      — Легко и просто...
      — Нет, погоди! Ведь в женщине, в девушке нам важно то, какая она ЕДИНСТВЕННАЯ И НЕПОВТОРИМАЯ! Как же быть с личными качествами, характерными только для одной?!
      — Дружище! — Антон даже вынул из замочной скважины только что вставленный туда ключ. — Нам ведь как раз не важны их личные качества! Когда ты знакомишься с девушкой, тебе ведь важно лишь то, что она — девушка, верно? А всё остальное — уже потом, даже не во вторую очередь. Шепчешь ей на ушко в экстазе: «Девочка моя!» Именно девочка! Потому что кроме пола тебя в ней ничего не интересует — какие уж тут личные качества!.. А мы тоже не дураки: благодаря усечению этих самых качеств до минимума мы выпускаем наших девочек громадными партиями! — в голосе Антона слышалась явная гордость. — А клиентов наших ты видел — на лампочку бросаются. В напитки спирт добавляют — с ума сойти! Я вот чего боюсь: когда они узнают о существовании механических вагин — мы ведь без хлеба останемся! Или придётся переходить на производство оных.
      — Антон, — медленно произнёс я. — Всё вышеперечисленное ко мне не относится. Я, знаешь, тебе не самец! Не кобель!
      — Дурак ты — вот ты кто, — Антон наконец-таки открыл дверь. — С такими взглядами, дорогой мой, нужно жить не в этом мире... А вообще, интересный маразм тут у нас. Клиент должен начинать знакомство с девушкой «с чистыми намерениями» — это считается хорошим тоном. Когда он так ведёт себя при первых встречах — это значит, что он начинает использовать девушку не сразу, а немного погодя, то есть, как бы покупает её в рассрочку. Это, конечно, может быть, и удобно, да уж больно смешно как-то. И кто только придумал эту систему!
      Как мы вошли, я даже не заметил. Я давно уже перестал замечать подобные вещи — они были на уровне рефлексов. Ожидая сообщений, я заглядывал во всё, что ни попадя. Наконец пришло первое.
      aSHot : Hi!!!!!! есть connect и это радует........ здесь 8 девченок, буду слать тебе по 1 Ты пишеш че получил а я горворю тебе имя ее, OK? и ты зааписуваешь, короче ;)))))))
      natan : У меня к тебе a great просьба: писать без АшЫбок( и ОЧЕПЯТОК) и со знаками препинания. И второе: почему девушек восемь,ты же говорил - 7 будет???
      aSHot : А who его знает, почему? Одна значит бракованая ,недоделаная типо
      natan : Ладно... А писать мне фамилию-имя-оччефство, да?
      aSHot : НЕ НЕ НЕ НЕ НЕ НЕ !!!!!!!!!!!!! имя тоько!! это я тебе говорить буду . отчество и без нас проставят - по фыамилии главного инженера... вот......а вместо фамилии ейной ставь пока серийный номер - короче потом когда она за муж выдет - ей фамилию мужа присвоят
      natan : Понял,я готов !Давай шли уже.
      aSHot : послал послал........
      natan : Так, ага... Блондинка, глаза серые, естесссно, слабые очки, серый пиджак.
      aSHot : Хм... :)) Ду дава2й, пиши Света
      natan : "Света", дальше?.. Щасс... Каштановые вьющиеся волосы, карие глаза, розоваыя губная помада (или как сказать?), халат с цветочками... Во маразм, а! Но красивая, едрена матрена............
      aSHot : Матрена, говоришь? :) А может "МАрина"? ;))))) НЕ не ,пиши Ольга , понялю.
      natan : Ясно, "Ольга". Теперь: рыжие крашеные волосы,супер-супер голубые глаза, вся, в общем, нгакрашенная, серьги, туда-сюда... Пиджак вельветовый зеленый, черные клеши и туфли на воооооооооот такой платформе.
      aSHot : "Лена" ясен пень
      natan : Пофигу. Дальше волосы трехцветные, преимущественно черно-зеленые, темные очки, цепочка серебристая на шее, ой блиииин!, блузка белая вообще...
      aSHot : пиши "Ксеня"
      natan : N№? ЄЅойч_» \Oг°Ш °©з%ЙPѓІѓ ќ°tк рўaь )нВq3rуЯ9~№
      aSHot : Не глючь!!!! Пиши "Ксеня" сказал
      natan : Да написал, написал уже. Следующую давай.
      aSHot : лови..........
      natan : Поймал ;) Волосы медного такого цвета(крашеные явно), белый берет, глаза не поймешь какие - такие же наверно как волосы. Куртка... как сказать, парусная, что ли... В общем, черт его знает каакая куртка - какие они там бывают... Ну и джинсы. Вот.
      aSHot : Вот задачка блин...... Как же это чудо назвать то? :( О, точно! Пиши Наташа - самое стандартное имя, помоему..
      natan : Наташа так Наташа. Идем далее - блондинка крашеная, на самом деле рыжая поди, глаза - соотв., губы жирно ваще накрашены. Выражение лица отсутствует какое бы то ни было - дура, короче, набитая. Когда отметелят даже - рожа походу не изменится :) Sorry for comments, станешь тут циником, елки-моталки! Да, и еще: майка ядовито-зеленая, на груди огромными буквами - "YES" Короче, безвкусная такая девочка. ;))
      aSHot : "безвкусная такая девочка"! Скажи лучше, как назвать енто произведение ицкуцтва, остряк! И посмотри у нее на спине должна быть надпись NO. Типо спереди можно, а ззади низзя :)
      natan : Да, сзади действительно - "NO". :) А как назвать... А можнно два раза одно и то же имя использовать? Тогда назови ее "Лена", "Леночка", "Ленусик", "Ленок" И Т.Д. И Т.П.
      aSHot : Да хоть три раза1! Меня лично мало влонует разнообразие. Лена так Лена. Записывай и давай следущюю
      natan : Волосы темные, челка и хвост, Милое тело, немаленький рост. Грустно взирает внимательный взгляд, Чувства взмывают, ответа хотят... Вот такие вот стишки. ;)
      aSHot : Поэт, мать.....! :) Ладно уж, пиши "Марина"
      natan : "МАрина", с вашего позволения ... ;)
      aSHot : Да хоть "МАРИНА" :) И на закуску (чтоб ты подавился!:))))) - еще одна, последняя. Сразу можешь писать:"Женя"
      natan : Фу, ну и корова! Даже говорить не хочется.... А почему Женя?
      aSHot : Да........я помню просто в школе у нас одна такая была. Стерва, дура и сволочь :E
      — А откуда ты знаешь, какой у неё будет характер? — спросил я у подошедшего Антона.
      — Понимаешь ты, хороший-то характер ей никто не поставит, такой уродке. А поставят ей — наоборот, самый отстой.
      Антон укладывал девушек в коробки и запечатывал скотчем. Наконец, остались неупакованными только «Женя» и «МАрина» и одна коробка, в которую «Женя» не помещалась по габаритам, а «МАрину» я держал за руку и не отпускал.
      — Что, нравится? — хмыкнул Антон и любовно провёл рукой по щеке девушки. — Просто чувствую, как у неё внутри всё работает здорово. Без сбоев. Потому что сделана качественно, на совесть. Да-а, она ещё послужит людям!.. А кожа какая! Высший класс! Помню ещё времена, когда мы для обивки негров использовали кожу для автомобильных сидений. Срам!
      — Так вы ещё и автомобили выпускаете?! — изумился я. И с хорошей завистью посмотрел на Антона — вон он какой, всё умеет! И решил, что когда вырасту, обязательно стану таким же, как он. Потому что каждый человек должен приносить пользу обществу!
      Хотя, нет. Это не надо. Это совсем из другой оперы...
      — Слушай, — серьёзно обратился я к Антону. — У вас ведь девушек и так много. Христом Богом тебя заклинаю, отдай мне «МАрину»! Или продай — жить без неё не могу!
      — Ой-й-й... — Антон вздохнул и покачал головой. — Я не понимаю! Яша! Тебе двадцать один год...
      — Ну что тебе стоит?! — взмолился я.
      — Нельзя целостность нарушать, — сухо ответил Антон. — Там же новенькое всё ещё, запечатанное...
      — Антон, ну неужели я похож на человека, который вот так сразу полезет целостность нарушать?! Психику-то ты ей можешь поставить, а?! Для меня ведь только поговорить с ней — и то радость!
      — Вот именно этого я и боюсь! Не выдержишь ведь! Я же только тебя жалею.
      — Да пошёл ты в задницу со своей жалостью! — не выдержал я.
      — Ну если пошёл в задницу, — похолоднел Антон, — тогда пошли. Щас за пять минут жизнь проживёшь.
      Мы пришли в уже знакомый мне зал. «МАрину» поставили на круг, лампочек возле него больше не было. Антон сел за пульт и долго что-то набирал. Наконец раздался долгожданный звук рубильника, и «МАрина» слегка шевельнулась.
      — Ну же, Антошка! — крикнул я. — Врубай, дорогой! Мне не терпится услышать её ласковых слов!
      — Чёрта с два тебе! — ехидно ухмыльнулся Антон. — В жизни не всё так просто!
      И он щёлкнул одним из множества тумблеров:
      — Ну, говори, что хотел сказать.
      — Марина, — начал я. — Здравствуй, Мариночка!
      — Закрой свой поганый рот, мерзавец! — неожиданно неприятно крикнула «МАрина» и лицо её перекосилось. — Видеть тебя не желаю, и разговаривать с тобой!
      — П-почему? — опешил я.
      — Не прикидывайся дурачком! — прищурилась «МАрина». — Ты сам всё прекрасно понимаешь!
      — Что понимаю???
      — Больше я тебе ничего говорить не буду! Убирайся ко всем чертям!
      — Ну Марина... — я подошёл к ней и попытался обнять, но лишь заработал пощёчину.
      — Антон, прекрати! Выруби её! — закричал я в отчаянии.
      — Антон?! Вот интересно! Ты же псих самый натуральный! — «МАрина» криво улыбнулась, да так и застыла: Антон нажал паузу.
      — Ну как, прочувствовал всю мощь женской логики? — услышал я его ехидный голос. — Поехали дальше!
      Антон вновь что-то переключил, и «МАринино» лицо расслабилось и опять стало красивым.
      — Если женщина тебя любит, — подмигнул Антон, — она делает тебе одолжение. Ты должен благодарить её за это.
      — Яшенька, — ласково произнесла «МАрина». — Ты самый лучший парень, которого я когда-либо знала! Я всегда буду с тобой!
      Она подошла ближе и хотела, видимо, поцеловать, но я отстранился.
      — Словам твоим — грош цена, Марина! — горько усмехнулся я.
      — А вот это ты зря, — возразил Антон. — Её слова нужно писать заглавными буквами! Потому что придуманы они давным-давно умными людьми, а пользуются теперь все, кому не лень.
      — Яша, ну зачем так зло?.. — глаза «МАрины» наполнились слезами. — Я ведь правда люблю тебя!
      — В таком случае, что есть правда? — снова усмехнулся я и крикнул Антону: — Антон! Что есть правда? На том тумблере, который ты включил, у тебя написано «Правда»?
      — Какой Антон? — удивленно посмотрела на меня «МАрина».
      — Мы щас где? — спросил я.
      — Вы сейчас в парке гуляете, понял? — крикнул Антон.
      — Извини, Маринка, — произнёс я. — Ну, правда, прости меня. Просто, понимаешь, я вижу немного больше, чем ты. Ты думаешь, что мы в парке? А на самом деле это только фон, который тебе Антон поставил. Вон он там сидит! Но ты видишь только деревья. Выходит, что для тебя он — Бог. А для меня он — коллега.
      «МАрина» сияла.
      — Я всегда восхищалась твоим воображением, Яша, — прошептала она и поцеловала меня. — Я так счастлива!
      Впервые в жизни девичий поцелуй не оказал на меня того магического влияния, которое обычно оказывал. Напротив, теперь я только пытался сообразить, на что же там нажал Антон. Я ещё держал в руках плечи «МАрины», когда отчаяние безумным комком подкатило к горлу. И я увидел в своих руках только груду микросхем, металлолома и изо всех сил сжал её до хруста и крикнул прямо в искажающееся от боли и испуга лицо «МАрины», потому что оно закрывало мне Антона:
      — Антон, выруби!!! Выруби, Антон!!! — мой голос сорвался, я потерял равновесие и, ударившись лицом об острое ребро деревянного круга, всё равно продолжал орать, как безумный: — Антон, выруби!!! Антон!!! Выруби!!! Выруби!!! — почему мир так предсказуем? Только сейчас я прочувствовал это в полной мере. Почему всё до скуки предсказуемо? Я вопил и катался по полу, цепляясь за случайные гвозди и разрывая одежду. Почему всё так?.. — Антон, выруби!!! Выруби!!! Выруби!!! Выруби-и-и!!!
      — Да вырубил, вырубил уже, тихо!
      — Выруби...
      — Я же предупреждал!
      — Ой... Господи!.. А «МАрина» как... Жива?
      — А что ей сделается?! Питание подадим — как новенькая будет! Целостность же не нарушали — клиенты возникать не будут.
      — Целостн... Какую целостность?! Разве это важно?!. Разве это... А-а... Антон, сотри меня! Сотри, убей, уничтожь!
      — Так, вот что! Пойдём-ка отсюда. Выпьешь валерьянки. Или водки? — Антон пристально посмотрел мне в глаза.
      Я не отвечал. Мы проходили мимо распределительного щитка, и я приготовился. Потом прицелился и прыгнул. Махом распахнул дверцы и схватился за фазу! Промазал...
      — Та-ак, вот ещё только трупов нам и не хватало! — рассердился Антон и быстро поволок меня куда-то. — Щас посажу за компьютер, и будешь себе тихо-мирно заниматься суицидом.
      Дальше память плохо отвечает на запросы. Помню, как Антон завёл меня в большую терминалку — там уже сидело человек двадцать. Кто-то играл, кто-то гонял порнуху, добрая половина сидела в Интернете. При виде Антона все решили позакрывать свои окна в мир, но не тут-то было: Windows в это время соскребал что-то с жёсткого диска и не спешил заняться экраном. У порнофилов он вёл себя особенно подло: соскабливал изображение с экрана кусками, как бы смакуя содержимое.
      Антон усадил меня за свободный компьютер и велел надеть наушники, сказав, что это нужно для связи с мозгом. Потом зашёл в ассемблерский редактор и открыл какой-то файл. Строчки были знакомыми, но я ответил, что я в этом деле чайник. Антон же возразил мне, сказав, что я как раз-таки не чайник, и последнюю его фразу я помню дословно. Он наклонился ко мне, оттянул один наушник и тихо и отчётливо сказал прямо в ухо:
      — Помоги себе сам. Отредактируй свою психику.
      А в самом деле, почему бы не сделать это? Почему бы не исправить ошибку природы? «Бог создал людей разными, а полковник Кольт уравнял их». Отчего-то я чувствовал себя именно полковником Кольтом. И, наверное, поэтому три или четыре часа просидел за компьютером, роясь в бесконечных строчках. Пора исправляться! Ведь если я осознал свои ошибки и проблемы, то только я и смогу их исправить и решить. Значит, пора! В последний раз я окинул блуждающим взглядом своё туманное прошлое. А потом так же окинул взглядом программу и нажал кнопку «Компиляция».
      Наверное, это была не самая лучшая идея — бросать институт после третьего курса, но всё уже решено. Окончательно и бесповоротно: больше я не поеду в эту чёртову деревню. С этих пор люблю только русских! А деревенские женщины, оказывается, тоже ничего! Эти козлы были способны только на то, чтобы зажилить золотую медаль! Первое место досталось Бронбергу. Я защищаю себя! Фашистка! А Диня уже трахался, прикинь? Хочу компьютер! Если у тебя никто из родственников не умирал, так и молчи, садист!.. Материться — это не значит — просто знать слова! Ты хочешь сказать, что все люди занимаются сексом?! А ерши на хлеб клюют? Не пойду больше в школу — там старшеклассники злые! Пап, значит, я тоже еврей?! Не буду, там пенки! Нам не страшен серый волк! Кс-кс-кс! Канфетю! Аба-хай бам-бум агх-х-хы! И-и-и-и-и-и а-а-а-а-а-а Hx!7тИэ«ЈЭп ЋСt—gBye а-а-а-а-а-а-а-а-а-а МП!_Iqє`W и>K џхXt“ ? А" " Зћ+д”h 6ЅИELсcsДW• „ѓѕG ахтыс волочь ®^PF-·¶є€?ш­bѓ Пб<ЄЗдивоК щ“’ќ^зєръ Щ?¦iхњ¬каѓОтфэ 4 ћГY_ sЌj4еr™?NN vђћ /“Цџ:С иG©c8 ЉиЅvx,,+Ђњ ¦!Ќ яте бялю блю Z5ќY~›`>„А>• |ЉхMO~—’Г!«· ИЧвп0p6§Ж ЊЂOЙф*Т"Мхkх.Ѕ ©>IВГОJЫоTсЂ€ЉІ bш* 4Q[Н@„Р є±ўЂ вкюѕчаЩHz­ЙL¶+ >щhв°ЉR©Wj н$ЫЏ‰3І*дs©"" яVHчП9fщ» +Ты\:#„ХG/фі-«n iђ*¤МсrEѓU Я;ьt{Иmл њЄи–"~LaкE тЦaГ5ШЉ Мi j‹І@wf!U§Л±кщ ®—,{p·Є�@kл* ЛAu<ИЉ—ыPXхr cј >-©Ў°]І^ »ўнwип¬@УДШ к ч}I’Ј1hЉЏ’sЉ‡ · yАК~ ;‰¬fq …Юо`±ї‡K‘+oёѕ PюЯЈ'ЬЊ¤§¬6� ФpЁДпО НXіXо0VАmЗf¬ Юoчs–‹ ‡Вi',ш%Ф 9†DІkЇ РwH•зhП8Т±аkМ х№Ќ›5 q ВўЊd {…нEЎMО… њk5­СЗC –xдЄVЈтЮZ@eЇ&П _У–qcУm]­в віmT€doY ’TT8w BЯу”ЖнЃшЌ r “ч{ yPЮ9%Ф ”ѕ[­кпдu;3ЯQЉ<ђ ^;UєвµщЕ�Ћ9цo¬Ы ХьиЮ«—Ф!і.PL ґўJЄН= ёbн ІW €г*AЖБ=04·Яoz џ«ЖsCoц-°•¬I @DејЄ5ф{к µ{ЖмЅ ‹ s¬‡@ W ЬQФ€М(sИ_ ® щЏMDм|юў"#Ађѕ ™xhЬЋ«]ЂЃ№Ге qc€’™х“A %в$УК'8›¶ёчGЖх} $ УС?Лэу,PнЙN : ъЌ’v’tй‘L Ф8rW°†р­q|µєg_ ЩO ]?’лaЧв §ЂLuяъ%Пяi 3УtЛФdZeо э^ге{qАЌщEтM,– рф r!яћъGЁ«< хЊ dя…$ЋZёМЪЋ° 3¦н ю±7;бЙЋ•mТ+c#L ќшwTЧ­L4¦[Ѓз 9Jу=^VќZCЧЧIЯ ТW§¤ЬsЈОjёфн ДъЙЃexЛE г� �¦~в~ґ@Ђй+и В ™&>:• …ВєЪW љPѓДлҐ%e‹aТГlіД OС›иuл_у &жґx0"Ла~Eѕэ+·џ Щ ‰ISийц&k .Ъ»^ xњcB:S—пЇэ¦·µ` P ї…cЙО‘Oе lбкРй’ї6”Щћ. WoUецЮ9ЄДEЊ4 Q# (<те 1ъfЩc3” {LецхИ^ХOAсDЧД ¤vм­П жЕ™ЬѕЁ4 ЪСPЙјМjDіпЪ5Abnormal program termination