Главная


Фотографии


Гостевая


Ссылки

Написать письмо

© Александр Тарнавский — Tarnavsky.Ru

Глядя в зеркало

      Существо проснулось от того, что холодные дождевые капли монотонно и назойливо били по карнизу за окном. Существо открыло глаза, которые с трудом поворачивались в своих орбитах, и попробовало сглотнуть. Горло отозвалось неприятной болью, из чего существо сделало вывод, что оно ещё живо. «Какая скука», — подумало существо. Именно с этой мысли обычно начинался новый день.
      Существо начало новый абзац и сообразило, что писать о себе лучше в мужском роде. «Так будет привычнее», — решило существо, которое некоторые звали Шурик. Итак, Шурик перевёл взгляд с потолка, который он несколько минут без любопытства разглядывал, на стену и неожиданно заметил перед собой физиономию своего друга Димана. Этот последний факт окончательно убедил Шурика в том, что он находится в димановой квартире.
      В литературе есть такой приём: вначале заинтересовать читателя каким-нибудь «остросюжетным» эпизодом, а уж потом валить на него тонны всякой лажи, совершенно не стесняясь и, главное, не опасаясь, что на ближайших десяти-двадцати страницах читатель сможет просечь маразматические наклонности автора. Наберитесь терпения: здесь тоже это будет.
      Шурик сидел на кровати, наблюдая, как предметы качаются перед глазами, а узор на обоях ходит волнами. Шума в ушах уже почти не было, поэтому он отчётливо услышал голос Димана, в сотый раз цитировавшего Леонида Каганова:
      — Да вот он, твой рассвет!
      — Да, дожили... — мрачно вторил ему Шурик, радуясь, что цитата была не из Сорокина.
      Помолчали. Шурик сидел на кровати Димана, Диман — на полу, где, собственно, и спал, вытесненный с исконного места непрошенным гостем. Это почему-то Шурика не особенно волновало.
      — Ага! Ну-у всё! Уселся тут, коз-зёл! Ну, держись, сволочь, прибью сейчас! — вдруг услышал Диман.
      — Что-что? — не понял он и посмотрел на Шурика.
      — Спать мне не давал всю ночь, с-сука! Щас по стене размажу!!! — прохрипел Шурик и, сжав кулаки, стал медленно, как снегоуборочная машина, наклоняться к Диману. Его глаза, горящие нездоровой злобой, казалось, даже не видели на своём пути Димана, а смотрели сквозь него.
      — Да ты чего, чего?! — испугался Диман и отпрянул в сторону. И как раз вовремя: кулак Шурика просвистел почти у него перед носом и с силой врезался в стену.
      — С-сука... — ещё раз повторил Шурик, но уже гораздо более спокойно.
      — Что с тобой? — тревожно спросил Диман, отползая для верности ещё дальше.
      — Да вот, комар. Такая поганая тварь — всю ночь не мог заснуть из-за него! — объяснил Шурик, стирая с ушибленного о стену кулака остатки кровожадного насекомого.
      Вот, собственно, и весь «острый сюжет». Что писать дальше, даже сам автор пока представляет себе крайне смутно. Однако такой жанр литературы весьма популярен в современном мире, но, впрочем, больше среди создателей произведений, нежели в кругах потребителей. Дальнейший же сюжет этого рассказа обещает быть скучным, как и жизнь его героев.
      О том, насколько скучно жить, Шурик уже имел некоторое представление. Сейчас, например, он, как обычно, готовился услышать пару-тройку каких-нибудь гадостей, искусно извлечённых Диманом из многотомного творчества Владимира Сорокина, народной библиотеки поганых извратов. Диман, кажется, ждал того же самого от Шурика.
      Эта пауза ненапряжённого взаимного ожидания была вовремя прервана предложением мамы Димана «попить чайчику». Так как это было наиболее здравое предложение за последние как минимум минут двадцать, то все сразу, однако же, довольно меланхолично, перешли к процедуре чаепития. Во время завтрака, сопутствующего чаепитию, Шурик и Диман изредка взглядывали друг на друга, ожидая, видимо, услышать какую-нибудь случайно возникшую разумную мысль. Но увидев глаза своего потенциального собеседника, каждый только ещё больше убеждался в том, что это невозможно. В таком состоянии они и вышли из дома, и сели в маршрутку, и доехали до нужной остановки, благо время, как обычно, поджимало.
      — Ну ладно, тогда до вечера, — сказал Диман. — Вечером расскажу, как я глючил.
      Диман глючил, то бишь страдал, из-за девчонок; и это было, по мнению Шурика, достойное занятие. Дело в том, что сам Шурик тоже временами поглючивал, но причины своих беспокойств пока определить не мог. Из жалости к себе ему почему-то вдруг захотелось сплюнуть на землю, но даже слюна отказывалась вырабатываться, поэтому пришлось ограничиться мысленным плевком.
      Друзья попрощались, и Диман отправился на свою работу, где служил грузчиком, сборщиком компьютеров, гамером и писателем одновременно. А Шурик, постояв немного в нерешительности, двинулся в противоположном направлении. Куда? Ага, к Гере!

      В это ничем не примечательное утро Гера пробуждался, как обычно, в два этапа: сперва он открывал глаза, после чего осознавал, что бодрствует. Сразу же вслед за этим в его голове, густо заросшей своеобразным индикатором ума, возникала отчётливая мысль, которая, как пионерский горн, призывала Геру к жизни: «Гавно». В данном случае взгляд его упал на музыкальный центр. «Это левое гавно, а это правое гавно», — подумал Гера, переводя взгляд с левой колонки на правую. Погружённый в эти глубокие философские рассуждения, он мог бы пролежать ещё довольно долго, но вернуться из нирваны на землю его заставил резкий звонок в дверь.
      Решив, что можно и открыть, Гера пошёл в направлении двери, осенённый новой мыслью, даже не мыслью, а нервным импульсом: «Гавно всё».
      За порогом оказался Шурик.
      «Лох», — подумал Гера, глядя на Шурика.
      «Лох», — подумал Шурик, глядя в зеркало, висящее в герином коридоре.
      Однако эта свежая идея не была зафиксирована сознанием Геры; на неё также не обратил внимания и Шурик. Так что можно считать, что оба они подумали впустую. Впрочем, отсутствие мыслей ничуть их не смущало, — напротив, в душе в это время царило спокойствие и умиротворение (хотя, у кого как). К тому же у Геры в запасе всегда была его коронная фраза, возможно, даже не одна.
      Станет ли нормальный человек пить водку стаканами, да ещё и утром? Шурика этот вопрос не волновал: он не считал себя нормальным человеком.
      Настроение было «нормальное», грозящее перейти в «хорошее». Этого допустить было никак нельзя, это совершенно против правил, этого даже невозможно представить!.. Стакан, хлеб и всё остальное уже стояло на столе, Шурик уже сидел в кресле. Сам себе он напоминал рыбу. Есть такой литературный штамп: «рыба, выброшенная на берег». Так вот нет, Шурик напоминал себе просто рыбу, тупо висящую в толще воды на глубине полуметра и ровным несфокусированным взглядом смотрящую перед собой.
      Как всё-таки многое смешно! Даже то, что Диман рассказывает о своих взаимоотношениях с девчонками, поддаваясь на допросы Шурика, — над этим тоже можно посмеяться. Стоит лишь поменяться ролями, а сценарий оставить тем же.
      Вот встретятся как-нибудь Диман и Шурик, а Шурик и скажет:
      — А я убил первый раз!
      У Димана, конечно, челюсть — до пола, но он рукой её придержит и хладнокровно так спросит:
      — Ну и как это было?
      — Ну как — как, — обстоятельно начнёт Шурик. — Я, в общем-то, и не хотел, и не думал, что смогу, а получилось. Иду я, короче, через один двор, а он в подворотне стоит...
      — Кто?
      — Ну пацан этот. Здоровый такой, знаешь, в синей шапке... Ну так вот, подходит он, значит, ко мне и спрашивает: «Деньги есть?» Сразу, представляешь? Такого ещё никогда не было! Ну я, ясное дело, говорю, что нет и что мне, мол, спешить пора по делам...
      — А он?
      — А он, представляешь, руками начал прикасаться, за рукава хватать — дескать, пойдём, поговорим. А я уже такой нервный, адреналин, знаешь ли, ну и вообще. Говорю ему: «Да иди ты!» А он мне сразу — рраз! — и по харе. Ну я побежал от него вдоль стены и — хоп! — провалился ногой в подвальную яму. Ну всё, думаю, хана! И тут вижу — полкирпича лежит. Я тогда схватил этот кирпич и с разворота ка-ак въеду! Я-то думал, что не сильно получится, а вышло так, что я его башкой прямо в стену впечатал. С таким хрустом ещё, знаешь... Ну он сразу на землю — бабах! — как мешок. А я ноги в руки — и всё. Вот так вот.
      — Да-а... — ошарашенно произнесёт Диман после некоторой паузы. — Ну и что, чувствуешь ли ты теперь кайф от жизни, познав новые ощущения? — он, конечно так не спросит, но всё-таки.
      — Я чувствую, что меня менты скоро разыщут... Ха-ха-ха, шютка! А ты поверил!
      «Нет, это маразм. Это даже не смешно, это просто маразм», — подумал Шурик, проглотив стакан огненной воды. И через некоторое время бурная фантазия начала притормаживать, а на смену ей в расслабленное сознание стали приходить дурацкие мысли. Мысли о том (всё вернулось на круги своя), что если Шурик и глючит по чему-либо в этом мире, то в глюках своих они не слишком-то разнятся с Диманом. Обычно Шурик категорически запрещал себе даже думать в том направлении, но сейчас было уже поздно. Он уже начал думать.
      «Марианна, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Наверное, эти слова выглядят здесь совершенно некстати, но просто, как только я вспоминаю её, с определённой навязчивостью вспоминается и Набоков. Только в моём случае всё получилось значительно более не так. Те восемь лет, которые я проучился с ней в одном классе, и последующие два года, в течение которых я судорожно пытался поддерживать отношения, не могли никак не отразиться на моей, в общем-то, детской психике. Не побоюсь этих громких слов: словно золотая ниточка, случайно попавшая в ткацкий станок судьбы, она навечно вплелась в ткань моей жизни. И теперь, стоит мне только вспомнить свою жизнь на любом её этапе, твой образ, Марианна, неотъемлемо встаёт у меня перед глазами. Девочка, сидящая на первой парте. Она никогда не повернётся, чтобы посмотреть на меня. Это фотография.
      Девяносто третий год. Мне десять лет. Врождённые наклонности бабника уже дают о себе знать. И вот, летом, будучи за городом, я встречаю «другую». Ну и кто я после этого?! Ладно уж, чего там... Мы с ней сидели в тихом лесу на водопроводной трубе, я пел ей песни Высоцкого. Своих я в то время не писал — видимо, совесть ещё не позволяла. А она слушала, улыбалась, говорила мне милые слова, изредка одаривала объятиями. Как её звали? Ну что ж, звали её Аня, ей было девять, внешность — «русская красавица» (штамп, однако). Но какая, к чёрту, разница, — я же её теперь не узнаю, если случайно встречу на улице! Это погано и паскудно. Фак.
      Но всё-таки я тогда и не подозревал, что являюсь ну просто полнейшим кобелём. Не успев ещё отмотать до конца свой срок в «колонии для малолетних программистов» (по выражению всё того же пресловутого Леонида Каганова), я снова «влюбляюсь» (какое скользкое слово!), на этот раз — во взрослую женщину, которая старше меня аж на семь лет. Про Юлю — это вообще отдельный разговор. Собственно, всё, что я мог от неё получить, я получил: она поставила мне пятёрку по русскому языку (этот предмет она у нас вела). Так что нет повода для грусти!..
      В моей жизни было много подобных прецедентов. Но я остановился и отметил для себя эти три как основополагающие. Не приведи Господь мне встретиться с ними всеми сразу! Как три электромагнитные волны разной частоты, они сойдутся тогда в моей нездоровой психике в дикой интерференции, вводя меня в смертельный резонанс... Однако, как раз этого я не боюсь: с Аней мне не увидеться по той причине, что я просто не узнаю её, с Марианной я сам не собираюсь встречаться, а живёт она далеко. С Юлей сложнее. Похоже, её тоже мне больше не суждено увидеть: она уезжает в Америку. При этой мысли я на полной скорости въезжаю в тупик, из которого уже не будет исхода. И мне хочется просто застыть в одном положении, как памятник самому себе, уставиться на хлебные крошки и вопить шёпотом, повторяя раз за разом одно и то же заклинание. Юля, не уезжай, пожалуйста. Не уедешь, а?» — Шурик мысленно всхлипывал и строил равнодушную рожу, глядя на мутный стакан с прозрачной жидкостью. А потом насупился, выдохнул и опрокинул его себе в глотку.
      После того, как он закусил сыром и некоторое время посидел, откинувшись на спинку кресла, у него начали непроизвольно и конвульсивно шевелиться пальцы на руках. Что нужно делать в этом случае, Шурик знал прекрасно. Он подошёл к компьютеру и приложил их к клавиатуре. По экрану поплыл массив свежеиспечённого текста, абзац за абзацем. Потом, когда текст был доведён до логического конца, Шурик вернулся на несколько страниц назад и перечитал. Боже мой, какая глупость!

октябрь 2000 г.


      Copyright © 2000 Александр Тарнавский. Все права защищены.